...тому назад (1984-1988) Звонарь Он звонит целый день. У него голова набекрень, И в его сумасшедших глазах Я читаю: Назад! Не к дубине в пещеру, не в палеолит, А в забытую некогда эру Он с утра что есть силы звонит. Едет локоть по скатерти у телефона. (А под ним пожелтевшее фото - Серый лик на расплывшемся фоне). Примадонна забытой эпохи - Вы рассыпали жалости крохи, Перестаньте шутить, Примадонна! Может, встали планеты зловеще, Может, голос почудился вещий? Помолчите, запойный оракул. Он решается, хватит орать вам. Разрываясь от счастья на части, Он теряет на поезд билет. Отчего же бывает так часто: Он звонит - ее нет? Он звонит целый день. У него голова набекрень. Сахалин. Ночь. Аэропорт. Тоскует пес в ночном аэропорте, Где боги неудобно возлежат - Хозяева породистых друзей, Идей и места под луной. Им дела нет, их рейс не отменен, Хотя циклон под утро ожидаем. Стекло витрин их сны не отражает, И все не строится, не клеится сюжет, Спросонья спутаны значения предметов. Невмоготу обыденный вопрос, И процедура поиска ответа За процедурой осмысленья грез. Им дела нет. А есть одни дела. Тела - Глобальные, астральные, немые. Размытые предутреннею мглой. Щенячье тявканье им слух не прищемило. А я не сплю. И мой сурок со мной. 1987, Лаци Олах Улыбайтесь, Лаци Олах, Блюдечком звеня. Ах, как трудно быть веселым На исходе дня. Ах, как трудно, сбросив годы, Окна распахнуть В вековую непогоду, В дождевую муть. О синкопы спотыкаясь, Счастливо-глухи, Ни в одном грехе не каясь, Потекут стихи. Мимо нот, упреков мимо, Он настигнет нас - В медном нимбе тамбурина - джаззз! Пусть облепит лица всполох Медного огня. Улыбайтесь, Лаци Олах, Блюдечком звеня! *** Дорога скатертью лежит, И в ожидании сюжета Рукой несмелою пришит К холсту зимы обрывок лета, Где тощий дождик в глубине, И кадр нерезкостью обижен. А я в заплаканном окне Ни света, ни тебя не вижу. Но с глаз спадает пелена, И в небе, призрачном и чистом Грозит мне желтая луна Куриной лапкой пацифиста. Улица Это художник сошел с ума? Это не лето и не зима. На полотне твоего лица - Скользкая мокрая улица. Улица прошлого, вскрытая вена. Жаждет отмщения. За обезлюженность и за измену Есть ли прощение? Пусть твой восторг и твоя печаль Мною не поняты. Мне бы с начала тебя начать - Лунною полночью. Чтоб терпеливо, касаясь едва, Неспешно, не вдруг подобрать слова. На цыпочках донести в горсти - Прости... Есть моя выдумка и бессонница. И тротуаров ночных ухоженность. Я их единственный, невесомый, Вечный прохожий. За прегрешения извини, За бесполезность Снегов вчерашних. (Как твои праздничные огни Глупо таращатся!) Мы в бесконечность верим свою, Глупые дети. Клин фонарей смотрит на юг - Не улететь им. Не размахнется моя рука. Я скучный зритель. Сверху - не значит, что свысока. Проще смотрите. Ты мое сказочное начало, Ты моя умница. Не разделяй же меня на части, Улица! Взгляд заблудился, Причалив у пристаней Рам золоченых. В их глубине Просыпается истина. Эй, там, о чем вы! Вам застилает глаза туман? Это художник сошел с ума. *** Играли пьесу на снегу, Как в жизнь, играючи, играли, Без оглушительной морали, И умирали на снегу, И снегом щеки оттирали. Сквозь нас шагали декабри, Треща морозом новой эры, И над заснеженным партером Скрипели сосны - фонари, Внимая юному Мольеру. А он парил, Икар зимы, Слегка касаясь рамок правил, И публикой бескрылой правил... А публикою были мы. 1987 Сесар Вальехо Умру в Париже, в дождь, в четверг. Я в этом дне блуждаю понемногу. Умру в Париже, глядя из-под век На дождь и хромоногую дорогу. В четверг, конечно. Где сегодня я В стихах, в бреду, и кости глухо ноют, Где не моя змеится колея Под старой перезревшею луною. Сеcар Вальехо умер - его нет. Его пинали, били, все напрасно. Он не был добряком. Он был - Поэт. И видел мир отчетливо и ясно. Дожди, дожди, по ребрам - сапоги... В свидетелях - больные четверги. *** Звенят ледышки тополей В тоннелях ветренных аллей. Блестит земная параллель - Ночная трасса. По ней вразвалочку идет Заиндевевший старый год, Отсыпав из мешка забот Разнообразных. Вчерашний лед еще в груди, А на ключе: не уходи! Как сделать, чтобы впереди Теплее было? Я, засучивши рукава, Рублю смолистые слова, Чтоб печь моя была жива И не чадила. Новогоднее Пусть застрянет она, эта ночь, В наших маленьких душах великих, В наших странных друзьях многоликих, У которых все шутки точь-в-точь Повторяются попеременно, Странно следуя стрелке минутной. Бой часов, словно призрак уюта, Волшебства атрибут непременный, И шептанье за запертой дверью, За которой гаданию верят Две смущенных сестрички-девчонки С конфетти на некрашеных челках. Рассекречена детская блажь! Ускользает значенье событий, Новый год наступает, набычась, Наплевать, что подслушали нас. Аплодируйте - все нипочем! Новый год - ах, какая условность! Умных мыслей и слов невесомость - Разберемся под утро во всем. А пока мы поверим в обман, И обнимем друг друга неловко В масках зайца, медведя и волка, И скользнем в полуночный туман. А пока мы - веселый народ, И над i не расставлены точки. Мы - звено бесконечной цепочки: Старый год - новый год - старый год. *** Надев молчальную кольчугу И к ней чугунную печать, Глазами выражать печаль Мы научились друг у друга. *** Корабль велик, но пусто в трюмах, И полный штиль из года в год. Снимают фильм, каскады трюков - Из дубля в дубль, из года в год. И солнце жжет сквозь парусину, И смерть актерская красива. И вечен Бах, и молод Григ. И горд собой красавец-бриг. *** Смеркается. Ладонь к губам - эй!... Звук здесь - посторонний гость. Немного подышать И взглядом проводить - глаз в глаз - закат. И вбить последний гвоздь В печальный гроб иллюзий. **** Тебе за тридцать. Где беспечность И тот смешной максимализм, Деливший мир на миг и вечность, На миллионы и нули? Во снах живет герой опальный, Окутан маревом дорог. Как с ним бестактно поступали Наивность, мудрость и порок! Как он выскакивал из дома, Гитару прижимал к груди - Мильон друзей, мильон знакомых, И десять жизней впереди! За болтовню себя ругаешь, Зажав усмешку в кулаке. Твои четырнадцать сбегают Татуировкой по руке. 1986 *** Ее Величество случайность Вершит над нами суд дурной, И не обходит стороной, И улыбается печально. Одним - дары, другим - утраты И снова на круги своя Все возвращается, а я Люблю тебя. И то отрадно. *** Реет бледность дирижера Среди хаоса эмоций Между брызгами оваций Под испариной на лбу Будто вмиг озябли руки Туго скомканные в узел Будто пол слегка качнулся Под охапками цветов Он шагает за кулисы Боль в груди и перепонках Он кивает улыбаясь Гениальной головой Мудрецы оставьте споры Во втором ряду партера Не дыша глядите Плечи бремя вечности несут *** В городе пахнет сеном, Солнце за крыши село - Замер осколок неба В тонкой оправе крыш. Слышно, как скачет вечер, Он - запоздалый кучер, Хочет на землю вылить Неба ночную тишь. *** Так похоже на бульканье каши: Дождь захныкал под вечер опять. Невеселый, по стеклам стекающий - Не впустить, не унять, не понять. Так похоже на позднюю осень, Да вот вишня ударилась в цвет. То ли улиц щемящая проседь, То ли праздных деревьев букет. Лишь вчера на апрельской фиесте Ликовала под солнцем земля, Уподобившись юной невесте, Утешенье и радость суля. И фотограф менял светофильтры, С нужным ракурсом долго хитрил, И мелькали, как кадры из фильма, Отраженья в глазищах витрин. И, усевшись на влажной скамейке, Обсудив свои вещие сны, Растворялась старушек семейка В белом дыме их вечной весны. *** От горизонта до горизонта - Треск раздираемого брезента. Черными крыльями бьются зонты. Аплодисменты! Не уберечь от искуса небо, От поцелуя - губы сухие. Зрители хлопают осатанело Пьяной стихии. Хлопают, рвутся из рук, взлетают, Брызгают, в радуге пачкаются. Не обращая внимания, хватаю Первый попавшийся. Но десять шагов - ни воды, ни ветра, Как десять веков - ни любви, ни веры. Кто без билета к бабьему лету? Я без билета! Я срываюсь с петель, прощая все, Я захлебываюсь в форточке. Желым глазом кричит, отчаявшись, Светофор ночной. 1988 Вы Вы не повернули головы. Вы и не заметили как будто, Что, родившись, солнечное утро Небо опрокинуло, а вы - Вы не повернули головы. Вы невозмутимы, как всегда. Выпорхнет обманчивое слово, Но найдется тысяча уловок, Чтоб себе не причинить вреда. Вы спокойны так же, как всегда. Почему же я жалею вас Горько, неосознанно и странно? Хоть порой бывает очень страшно Окунуться в близость ваших глаз. Я жалею, что жалею вас. 1986 *** Вот время высветило лики: И лик святой, и лик безликий, И лик, поросший повиликой, И лик не без рогов... А мне не нужно бликов лишних. В одном, но собственном обличье Хочу предстать пред вами лично, Потомок дорогой. 1986 *** За шпиль зацепилась, как знамя, багровая туча. Ограда чугунного сада забилась в падучей. А сад облетает ночами, А листья - как черные метки. Лишь ржавые клены Вращают очами Над нашей скамейкой. *** Во мне живут попеременно Два цвета - карий и зеленый. Две женщины. Два перышка. Два камня. Мелодии сливаются в одну. Хватаясь за соломинки руками, Тону. *** Как аплодируют паяцу. О, дай мне Бог, не засмеяться Над лиц бесформенным фаянсом, Как аплодируют паяцу! И каждый знает о другом. Глаза чисты, уста открыты, Как на рождественской открытке - И каждый знает о другом. И не помочь. Язык свело. Медноголосо воют трубы, Полуживые, полутрупы - Молчим, молчим, себе назло. А Гамлет мечется в потемках, Смахнувши старый канделябр, И умереть ему велят Великодушные потомки. Густеет мгла. Тускнеют нимбы. Планеты сыплются с небес. И щурит око черный бес В одеждах белых на Олимпе. 1986 *** В Булонском лесу апрель Играет зонтами с ветром. Художник в дырявом фетре. Дождливая акварель. Ослепший мой модернист - Какие снега в апреле! Ты слышишь - звенят свирели. Их голос высок и чист. Из кубиков мыслей мост Раскачиваешь нервозно. Шанель отдает навозом, Такая немыслимость. А что мне до ваших грез? Как милостыня - Европа, Увязла в ночном сиропе Жасмина и тубероз. И - окнами на восток. Там гибель, там утро шатко. Там скачет моя лошадка - Российский немой восторг! 1988 *** Мой день. Бирюза. Среди кукол слепых Бреду, натыкаясь на чьи-то причины. Меня пожирает пучина толпы. Я - чирий в коричневой пасти пучины. А ты вне меня. Черно-белый четверг Кружит надо мной обессилевшей птицей, Бросается вниз, поднимается вверх, Где солнце грохочет в своей колеснице. А ты - вне меня. И в уютной тюрьме Твой вечер висит простынею безвольной, И к ночи грядущей одно на уме - Прошу тебя, Господи, Сделай мне больно. *** Мы качаемся, мы качаемся, На семи ветрах мы прощаемся, Наши руки взмывают чайками И обламываются Нечаянно. *** Смотришь бархатно, недоверчиво. Фотокарточка пахнет вечером. Фотокарточка черно-белая, Фотобабочка черно-беглая. Не дождался запрета четкого Рассмотреть всю тебя отчетливо, Потому что здесь, в море-выборе Я тону один, а ты выплыла. 1985 *** Вечер краски стирает. Я стою у окна. На рояле играет Тишина, тишина. Лето днем уходило, Не прощаясь ни с кем. Лето зеленью било По зеленой тоске. И с весельем безумным, Стиснув солнца пятак, Уходило так шумно, И беспомощно так. Заживающей раной Нависает закат. Завтра осень нагрянет, Главный мой адвокат. Прошлогодняя осень, Наболевшая грусть. В мокрый дождь меня бросит. Ну и ладно. И пусть. 1984 *** Наденешь черный, не по росту, фрак, Плюс ожерелье из готовых фраз, И - перед зеркалом - ты франт, И вроде славный парень. Во фраке, а хотя бы неглиже, Со шпагою в руке - красивый жест - Ты сам с собою в дегаже Выигрываешь спарринг. Риторика у жизни, как канва. Потом мы мыслим - говорим сперва. Произнесенные слова Округлы и блестящи. Ты думаешь, что вызовешь пожар, Чужую руку хладнокровно сжав, Предпочитая трудный жанр Задвинуть в дальний ящик. Ах, в зеркало смотреть не тяжело, Но ты не замечаешь, как назло, Свое подбитое крыло, Свое счастливое крыло, Оно давно тебя звало, И умерло. Не так ли? Пока себя, любуясь, созерцал, Напарник твой давно уж ускакал, Ты не подумал, что зеркал На всех, увы, не хватит. 1984 Год Снова год - как один день. Снова день - как один миг. Позабыть - это как тень. Полюбить - это как крик. Обезумев от всех бед, Не поймешь, как тиха ночь. Чуть помедли, уйми бег, Погоди улетать прочь. Запиши мне на свой счет Недоверчивых губ тишь. Твердолобый, слепой год, Не цепляйся за край крыш. Мне бы голову с плеч - в снег, Да не в моде теперь бой, Первый снег, первый у-спех, Заберу его с со-бой. Будем жить - а тебя нет. Только город ночной пуст. Помоги же понять мне, Отчего горек твой вкус. *** Не жалко. Ни слез, ни лица, Ни фальшивого эха, Ни смеха. Ни желтых газет, Пожираемых пламенем жадным. Как высохший след ручейка От умершего снега - Так песня твоя - шелковиста и лжива. Не жалко. Гамлет С дураков придворных смыты маски. Ночь укрыла королей и нищих. Одинаковой любви и ласки Одинаковые души ищут. Вот сверчок, тягучий, полусонный Заплутал в своей ночной руладе, Вот свечи остаток странно согнут, И опять - вопрос, будь он неладен. Он не первый, правда, счет не важен. Легче угадать, чем не ответить. Он летит в своей воздушной башне, В легкой парусине полусвета. И свеча просвечивает насквозь Тонкие беспомощные пальцы. Чернота, распахнутая настежь, Принимает гордого скитальца. Он пронзает годы и эпохи. Восковые крылья, дайте силы! За спиной - любовь, обман и похоть, Жадность слабых и жестокость сильных. Дайте боли, чтобы не смеяться Полупринцу и полупаяцу. Дайте, дайте крылья всем безумцам! Старикам и юношам безусым! Не тоскуй, Офелия, за тенью. В зеркале никто не отразился. В зеркале, душе и сердце - темень. Твой Икар с тобою не простился. Помяни, Офелия, незрячих И прозревших века постояльцев. Приложи к губам своим молящим Детские беспомощные пальцы. Улыбнись улыбкою нетленной, Может быть, я шепот твой услышу... Ощетинясь порослью антенной, Воют на Луну седые крыши. 1986 Весна ли брызгала дождями с бирюзою, Иль август погромыхивал грозою - С ленивою ухмылкой на лице Глядела в ночь эпоха кайнозоя Сквозь трещину В кальцитовом яйце. И не было ни смысла, ни сюжета, А просто прихоть сонного поэта Сплетала руки женщин и мужчин. Не похоть, а волнительное чувство, Не пошлость, а тончайшее искусство, С любовью - Как причиной всех причин. Зрачок в зрачок - погасшее пространство, Мы отвратительно играли в постоянство, Наивный мальчик факелом светил, Некстати было детское упрямство, И кто-то пьяный В барабаны бил. Изнемогал парис, рука дрожала, Но яд был терпким, и змеиным - жало, Едва хрусталь был спутан со стеклом... Край облака налился светом алым, И по небу светило растеклось. Без веры, без надежды, без участья - Янтарный свет прокуренного счастья - Явился первый лучик ваших глаз, Хмельной и абрикосовый отчасти. Коснулся неба, чиркнул - и угас. Две женщины любили одного. Песок и море. Больше ничего. Он не был прорицателем и юно Перебирал ответы, словно струны, И щурился от света, и молчал. А волны бились, Бились о причал. И женщины, подставив щеки бризу, Сушили слезы детского каприза. И шелестели пальцы на ветру, Струилась тень горячего карниза И пиво пенилось, Как море поутру. 1988 *** Отставить! Оставьте дела и бросайтесь на помощь Повстанцам, С бессовестной музой В обнимку сидеть перестаньте. Сомнабулы встали - бессмертного духа Останки, Повстанцы идеи и смысла - Живыми останьтесь! Останьтесь детьми, Аметистовой друзой зарницы, Ославьте позора и страха Пустые глазницы, Ославьте убийство, Пучину пожаров ославьте! Во славу грядущего века Забудьте о славе! Мой друг, Убирайся к чертям С панихидным романсом, В зрачки рикошетят бесполые Протуберанцы. Сидеть и чирикать, Смотреть и не видеть от страха? Раздуйте огонь, разбудите молчащего Баха! Чтоб души Созвучные жаркому времени стали, А все остальное На целую вечность - Отставить! 1985 Томская писаница Река седая в оправе скал, Где ребра сосен и неба просинь. Художник место здесь отыскал. На сером камне он высек профиль. Оставил лица друзей, врагов, И миг удачи в охоте вечной. Богам доверил своих богов - Луне и ветру, дороге млечной. Как пыль клубится из-под копыт! Гарпун сверкает каленым боком. Охотник замер - олень убит, И в небо смотрит кровавым оком. Ушел художник, шагнул в века, В песок зыбучий туманной Леты, Обет молчанья хранит река, Ветра все свищут свои сонеты. Голубоглаз он иль бородат, Его потомки - в каком колене? - Под этим камнем стоят, галдят, И долго смотрят на бег олений. 1986 Нас лепили из глины. Замес наш был неодинаков. Может, Бог напортачил умышленно, может и нет, Может быть, виноват ошибившийся знак Зодиака, Положенье далеких планет. Я генетикам умным и пьяным пророкам не верю. В мастерской у ваятеля пусто и полутемно. Распахнув головой остывающей шаткие двери, Мы сбежали отсюда давно. И живем, как живется, сюжетами сыты по горло. Скорпион в Водолеем, и Дева с дитем на руках. Небо лжет как и прежде, но наше упрямство и гордость Не мешают парить в облаках. 1988 Так легко пацанам по обочине мчать, Принимая беспечно Любовь и печаль, Безмятежных друзей каждый день встречать, И упруго педаль качать! Так легко с непокрытой лететь головой Сквозь ужаснейший ветра вой. По бокам - фонарей ненадежный конвой Головами покачивает Над головой. Принимайте, дарите, Не думайте дум. Взрослый дядя пускай напрягает свой ум. Отчего этот мир так сердит и угрюм, И откуда веселый шум. 1985 Сдирают старые афиши - Как будто кожу со стены. Они кричат, а нам не слышно. Мы тишиной обожжены. И смотрим, смотрим мы на клены, Разоблаченные до пят. А листья кружат обреченно И в лужах гаснут и шипят. 1987 Подстрелен юноша Амуром - Уложен не в бою. Лежит ничком, большой и хмурый, И шепчет: "Мать твою..." Распластан в позе не картинной, Не добрый и не злой. (Но бьется сердце под старинной Взаправдашней стрелой!) 1985 Киевское лето Нам было семнадцать и двадцать. По улицам мчались потоки, Смывая случайных прохожих, И пух тополей-гордецов. А к полудню в каше асфальта По горло дома увязали, И пылью чихали трамваи, И солнце смеялось в лицо. Лишь где-то под вечер, очнувшись, Шептались тихонько каштаны, Мурлыкали парочки в парке О вечных своих пустяках. Лишь мы не успели влюбиться, Досадную сделав промашку, Отстав от ровесников бойких, Витая в сплошных облаках. Общага молчала ночами. И в зыбких ночных коридорах Мы множили ноты и рифмы, Пускали колечками дым. Нам было семнадцать и двадцать, Когда нам об этом сказали. Сказали, что умер Высоцкий. А мы не поверили им. Презрев олимпийские страсти, Размеренно шлепали весла В усталых ручищах Харона С набухшими струнами жил. Ушло високосное лето Торжественно. Глупо. Нелепо. И лодочник нам примелькался. Что ж с нами случилось, скажи? 1985 саламандра Я жил, окунаясь в пучину дорог, Глядел без прищура на все горизонты, С улыбкой встречал городских недотрог, Кто в дождь разворачивал пестрые зонты. Я знал, как не просто не сбиться с пути, Но сам себе подал такую команду: "Иди на огонь, если можешь идти. Ты должен увидеть свою Саламандру!" Пророчества ценность имеют тогда, Когда мы, отбросив свою осторожность, Идем без оглядки, на ощупь, туда, Где в сказки не верить уже невозможно. Там в бешеной пляске ночного костра Встает Саламандра без крови и плоти. А ночь в двух шагах и тверда, и остра, И руки ее от огня в позолоте. Рассыплется искрами желтая тень, Сильней загремит сумасшедшее скерцо, И грянут осколки в зияющий день, Вонзятся навечно и в душу, и в сердце... Я выдумал сказку. И ложь, и намек. Не стоят внимания злые усмешки. Вчерашний костер - он давно уже мертв. Лишь горький дымок от одной головешки. 1984 Сибирская весна В веселом рычаньи дворовых псов, В слегка подтаявшей акварели, В стихах, Выпуливающихся из-под усов Провинциальнейшего Жак Бреля, И в небе, Забрызганном грязью Из какого-то кювета На окраине города, Я вижу: Грядет революция весны - Да, да, из грязи - Вдохновение цвета, Обновление звуков, Из слякотного однообразия, Из еще зимних спин. Плюнь На сплин! И комочки подпрыгивающих воробьев Под транспарантами, скликающими На коммунистический субботник - Уже гармония. А там И скворцы перламутрово подсвирелят. Да здравствует! Сибирская! Весна! - Кричу, и Уворачиваюсь от свистящих сосулек. И все равно: УРА! Апрель1987г. Белая вежа Помню альбомчик с бумагой мелованой. Детской рукой - акварелька лиловая. Краски застыли где гуще, где реже... Месяц апрель. Белая Вежа. В каждой из наших вселенных Блестит небольшая монетка. Чудо зеленое - детства планетка. Вклинится позже взрослость оценок И переосмысление ценностей. Громко икнется большому невеже: Что там еще за Вежа? Мы научились курить и курировать, Мы научилиcь копить и копировать. Стоп. Превращаемся. В Каина, в Авеля? Будет раскаянье ль? 1986 Я прорвался в эту осень Сквозь калитки скрип усталый И как водится без стука Я проник в седую заметь В оживающий под снегом Сад забытых сновидений В птичьи жалобы и страхи Моя осень побелела От друзей неравнодушных От подруг нетерпеливых Я сбежал никто не знает Этих губ игра фальшива Скорлупа не раскололась Я ищу твой крик не слышу Я ищу твой след не больше Опостылевшие сцены На березовом погосте Обнимаюсь с заверухой Разгребаю хаос вечный Убегаю не прощаясь За спиной зима бушует. 1985 У фотокарточки глаза - печальные. Как старой песенки слова начальные. Не вспоминается. Да и не хочется. Что было - не было. Прошло, закончилось. *** Начал здороваться старый кузнец почему-то. Руку протянет, потом просипит: "С добрым утром". Раньше молчал ведь, глядел исподлобья угрюмо. Если что скажет, то скажет колюче и грубо. Как донимал пацанов он словечком обидным! Мы повзрослели. А он постарел, очевидно. 1986 Ночной снег Зазвенело! Синим и зеленым! Я верчу головой, как флюгер. Звон нежнейшего карильона, Свет хрустальнейшей в мире люстры. Сорок тысяч сердечек Друда Так звенели, но кто слышал? А прислушаться ночью трудно ли, Не шуршат ли где лыжи? Да, и лыжи, каблуки и полозья. Снег сначала себя положит На все то, что молчит несмело, Было черным, а станет - белым. И грядет! Зазвенят задумчиво Мириады правильных шестигранников С неразгаданным неземным умыслом, Так нечаянно, и вне графика. 1985 Старая крепость Скрипит под ногами тугая пыль. Ступени покатые время гложет, И ветер слегка свой умерил пыл В каменном ложе. А стены взлетели из глубины Надменно, и будто бы - навсегда. В кустах шиповника и бузины Журчит вода. Оттуда, с дурманящей высоты, Для взгляда, брошенного под ноги мельком, Мы превращаемся, я и ты, Во что-то мелкое. Притягивает тот высокий карниз - Вниз! Расщелина лучиком острым в глаз - Рраз! Прищурился, смотришь - зеленый холм. Усы разметав под под ветром свежим, Твой прадед навстречу тебе, верхом, А стены - те же, Бойницы - те же. И сняв напряжение трёх веков, Вопит пацанва, в войну играя, Под тихим величием облаков Родного края. Прильнешь щекою к горячей кладке, Потомок огненных великих дел. Шепнет на ушко - мол, все в порядке, - Мальчишка-дед. Я поднимаюсь тропой проторенной На холм, насыпанный шапками предков. Не марка в альбоме - Живая история, Старая крепость. 1985 За тридевять земель, за рыбкой заповедной Две дюжины емель который год идут. Улыбки их чисты, предчувствия победны: Прийти, увидеть, взять, соперника надуть. Ах, сказка, у тебя обидное призванье - Намеками греша, обманывать всегда. Всего-то полбеды в ребяческом незнанье, Родительская блажь - вот главная беда. Идут, идут в лаптях, во фраках и туниках, Не чтут их за гостей, не стелят им постель, Они плюют в колодцы, и топчут землянику, И тащат за собой заплаканных детей. Но помыслов тщета достойна сковородки. Три пальчика загнуть - вот всех исканий суть. И в облачко идей палить прямой наводкой. Но дунет ветерок - лишь рябь одна, да муть. 1986 *** Кавказская песенка А в Кубани - мутная вода, А в Кубани - солнечные блики. Над Кубанью - море земляники, Помнишь, в первый раз пришли сюда? Как легко взбирались к небесам По тропинкам, острым и колючим, Выбирая, было чтоб покруче. Трепетали сосен паруса. Как смеялись, пробуя на вкус Гордое величие Кавказа, Из-за облаков, как по заказу, Открывал лицо седой Эльбрус. А цена какая торжеству Ливня, опрокинувшего небо, Тут же укатившегося в небыль, Кубарем - в скользящую траву. Так и мы, как будто в никуда - Все сочимся, времени сквозь пальцы. Там теперь иные постояльцы. А в Кубани - мутная вода. 1985 *** Спит туманное созданье, Городок-курорт. В суматохе мелких зданий, Зданий всех чинов и званий - Каменный фурор! Кипарисов тени-спицы Пляшут на камнях, А простуженная птица Видит сон - ей сказка снится О минувших днях. Я там был в каком-то веке, Вспомнить не хочу. Дней отмеря мне в аптеке, Подмигнул смешной аптекарь, Старенький молчун. Он как жрец решений мудрых, Дремлет в этот час... А в тайге морозным утром Небо сахарною пудрой Посыпает нас. 1987 *** Мы хотим берегов, Горизонтов, очерченых резко. Смутно праздника ждем, И подарков, больших-пребольших, И впадаем в безоблачность Звонкоголосого детства, Чтобы вплавь, задыхаясь, За парусом белым спешить. Но все реже, все реже Мы жмем позабытые руки. Может, это и есть Тот незримый спасательный круг, Что поднимет со дна Одиночества, лени и скуки. Как доплыть, как добраться До этих единственных рук! Но будильник упрям, И на кухне полощется утро. Оттирая как грязь Позолоту с чугунных богов. Никаких телеграмм, Ни чудес, ни подарков, ни шуток - Лишь знакомая боль Искупления старых грехов. Этой болью грозя, Надвигаются зимы и годы. Мой дружище, прости За разрушенный памяти храм. Я возьму мастерок, Соберу по кирпичику своды, И взглянув на часы Помашу незнакомым ветрам. 1986 вокзальная песенка Ах, вокзальный запах "Шипра" в сонных залах ожиданья, Наши вечные ошибки, и перронные терзанья, Жадность жаркого вагона, жалость близкого прощенья, Глаз любимейших свеченье над букетиком бегоний. Вот где сутолока жизни мельтешит в людском буране, Ждет, жует, жаргонит зычно, и насквозь тебя буравит! Я примкну на срок короткий к шумной общности вокзальной - К чемоданам и коробкам, к детям с грустными глазами. Лишь когда тихонько тронет полный пыли поезд ржавый, Лишь, когда слезу уронишь, я пойму, что уезжаю. Превратятся в небылицы Поезда и обещанья. Наши руки, словно птицы, Разлетятся на прощанье. Эпистолярная песенка Паршивая овечка - Порхнувшее словечко, Пырнувшее в сердечко. Ну как его назад? А нам совсем не больно, Хотя в наш выход сольный Мы можем быть довольны - Удался номерок! Эпистолярный жанр, Невымышленный жар, Невыдуманный шторм Под сенью синих штор. Ух, как оно щекочет - Скорее бы закончить! Захочешь - не захочешь, Не ты уже пастух. Куда, кому, откуда - Уже не важно. Чудо! Без лишних атрибутов Ход мысли изнутри. Я всем нутром дрожал, Зажав в руке кинжал. Но резал без ножа Меня проклятый жанр. 1986 Вновь прилетают письма-кочевники. Я их листаю, словно учебники: Правда и вымысел, без лицемерия. Просто ли вычислить, что нам отмерено? С этим уроком быстро не справиться Каждая строчка хочет понравиться, Пусть прописною стертою истиной. Как отвечать на дрожащую искренность? Как дописать то, что некогда начато, Что не оплакано, и не оплачено. Зимние письма, птицы печальные, Сломаны крылья криком отчаянья. И в лабиринте собственной детскости Мечутся строчки - некуда деться им. Письма чужие, молча кричащие Канули в Лету, в запертых ящиках. 1987 Песенка про молчание Столбенею. Прости, друг. Неразомкнутых губ снег Замораживает все вокруг. Нем. Не растаять ты мне дай. Улечу, уплыву вдруг В нерастоптанную даль, Друг. Беспощаден немой смерч. А в ушах только звон, звон. Так бывает, когда смерть. Динннь, доннн. Может, сделать еще шаг? Я бы сам себе стал врать. Я и сам себе стал как Враг. Но - вцепился в лицо глаз. Как от боли бежать мне? Кто-то смог бы, а я - пас. Нем. Только слышно - стучит Бесполезный уже метроном. На два голоса петь нам мечталось - Ну что ж, допоем. На два голоса петь нам хотелось, Что ж, можно начать, На два голоса петь нам хотелось... Но губы молчат. 1984