БЕССОННИЦА НА ДВОИХ
(новая версия книги)

можно сравнить с первой версией (составитель Д.Эфендиева)

                                            *  удаленные стихи
                                            *  добавленные стихи

Пора!

Унылая пора. Воскресная зевота.
Неспешный грузовик отчалил со двора.
Пора растить детей. Пора менять работу.
И возвращать долги.
И завтракать пора.

Трубят, трубят рога! Догнать ли ту тревогу,
Когда последний штрих, небрежен и непрост,
Ложится так легко, как карты на дорогу,
На ватман голубой дымка от папирос?

Не стать ему строкой любовной партитуры,
Он будет невесом и мудр как тишина.
Так первобытный бог во власти процедуры
Шифрует над водой стрекозьи письмена.

Последний взмах ресниц, и тысячу желаний
Маэстро раздает вальяжно, не спеша,
Как будто бы шутя вплетает в мирозданье
И скрип дверных петель, и скрип карандаша.

Пора же, я шепчу. Захлопнем Камасутру.
Знамена зачехлим, покурим в уголке.
Любимая, пора. Уже подкралось утро
В зеленом парике,
И с ластиком в руке.

Рок-урок

Мой барабанщик, барабань!
Поужинав барбитуратом,
Срывая башню у бармена,
Побудь халифом хоть на час!
Мой барабанщик, не устань,
По почкам бей! По хит-парадам!
По постоянным переменам
Всего накопленного в нас.

Реви, крамольная соната!
Рвани петардой и гранатой!
Швырни оглохших на колени,
Достань до смысла как до дна.
Себя любя до исступленья,
Звени, высокий колокольчик!
Ты в сущности, хороший мальчик.
Что с нами делает весна?

Мой барабанщик, перестань.
Швыряют яйца и томаты,
И перезревшие подростки
Не в силах сдерживать уже…
Девчонки будут до утра
Любить прыщавых пубертатов
И жвачкой залеплять вопросы
От буквы М до буквы Ж.

И клен, и кожа — до крови
Устанут в сумерках наждачных.
(И, тишиною наслаждаясь,
Мы задохнемся от любви.)

Ну что ж ты, медью децибель!
Сверкая бычьими белками,
Занозы загоняя в пальцы,
Апрель бунтует — се ля ви!
Мы все — заложники любви,
Она торопит нас пинками,
Руля весной и облаками.
Мы все подохнем
Без любви!

Звонарь

Он звонит целый день.
У него голова набекрень,
И в его сумасшедших глазах
Я читаю: Назад!
Не к дубине в пещеру, не в палеолит,
А в забытую некогда эру
Он с утра что есть силы звонит.
Едет локоть по скатерти у телефона.
(А под ним пожелтевшее фото -
Серый лик на расплывшемся фоне).
Примадонна забытой эпохи -
Вы рассыпали жалости крохи,
Перестаньте шутить, Примадонна!
Может, встали планеты зловеще,
Может, голос почудился вещий?
Помолчите, запойный оракул.
Он решается, хватит орать вам.
Разрываясь от счастья на части,
Он теряет на поезд билет.
Отчего же бывает так часто:
Он звонит - ее нет?
Он звонит целый день.
У него голова набекрень.

 
Город

Утри лицо, актер бездарный,
Громила-город.
Уйми свой каменно-фонарный
Гортанный говор.

Ты никого уже не видишь.
Ты ничего не хочешь помнить.
Ни наготы цветущих вишен,
Ни лепестков, летящих в полночь.

Ревнуй, следя с ухмылкой лисьей
За каждой случкой подзаборной.
Как нас терзает закулисье
От полу-ню до слишком-порно!

Венозной полночи раздутой
Осядет занавес, как пена,
Оставив запахи простуды,
Тоски и тлена.

Заполнятся альбомы улиц
Цветеньем роз и прибауток,
Глазами девочек,
И умниц,
И проституток.

*** 

О, эти снайперы - перья и птицы - в порывах дыханья -
Втоптаны в триптих вокзала перронной толпой новогодней.
Будто в ознобе считает синкопы пустой подстаканник,
И новизной веселит анекдот, но уже прошлогодней.


Хочется, хочется, хо… и жуем, и бежим от ненастий -
К женщинам - женщинам странным, печальным, но в общем - любимым,
Чуть согревая в ладонях ни к черту не годные части
Тех мимолетных чудес – позабытых, но необходимых.


Не закрывайтесь от нас! Наши стрелы в колчанах скучают.
Нам посвящают стихи и ноктюрны царевны-лягушки,
Жмурясь от чувства вины, и пьянея от крепкого чая,
Как большеротые женщины в зарослях мягких игрушек.

Пляшет вагон, сотрясаясь от смеха, судьбу потрясая.
Пронумерованный мир потихоньку сползает в нирвану.
Лишь повидавшая жизнь проводница, от пива косая,
Щупальца тянет к огню, и к спасительной ручке стоп-крана.
 

 Лаци Олах

Улыбайтесь, Лаци Олах,
Блюдечком звеня.
Ах, как трудно быть веселым
На исходе дня.
Ах, как трудно, сбросив годы,
Окна распахнуть
В вековую непогоду,
В дождевую муть.
О синкопы спотыкаясь,
Счастливо-глухи,
Ни в одном грехе не каясь,
Потекут стихи.
Мимо нот, упреков мимо,
Он настигнет нас -
В медном нимбе
тамбурина
- джаззз!
Пусть облепит лица всполох
Медного огня.
Улыбайтесь, Лаци Олах,
Блюдечком звеня!


Музыка

А эти джентльмены знали
Секретную ввысь тропинку.
На улице, словно в зале,
Сбивая о джаз ботинки,
Фальшивили то и дело.
Такая у них судьба.
И в рот тромбону глядела
Беспомощная труба.
И не занимать пространство
У баса не получалось.
И бухал он как-то странно,
Но музыка не кончалась.
И блюзом, не белым вальсом,
Бесформенным отпечатком -
Ирония разбивалась
О матовую брустчатку .
Стоял, и дыханье сперло,
И улица стала узкой -
Держала меня за горло
Дурацкая эта музыка.
То в голову била набатом,
То тихо шептала на ушко.
Я был переполнен Арбатом,
Как пеной - пивная кружка.


Три  имени

Листает ливень грозовые письмена,
Точеных туч нерукотворные изделия.
Как девочка, избегалась весна.
Юна.
А я
листаю эру виноделия.
И разум не утратил в самом деле я,
Шепча молитвы, цифры, имена
Без сна.
Вдруг -
приговором дразнит тишина,
И - вечность добираюсь до постели я.

Три имени сквозь тлен и времена:
Лаура, Беатриче и Офелия.


Гамлет

С дураков придворных смыты маски,
Ночь укрыла королей и нищих.
Одинаковой любви и ласки
Одинаковые души ищут.

Вот сверчок, тягучий, полусонный
Заплутал в своей ночной руладе,
Вот свечи остаток странно согнут,
И опять — вопрос, будь он неладен.

Он не первый, правда, счет не важен.
Легче угадать, чем не ответить.
Он летит в своей воздушной башне,
В легкой парусине полусвета.

И свеча просвечивает насквозь
Тонкие беспомощные пальцы.
Чернота, распахнутая настежь,
Принимает гордого скитальца.

Он пронзает годы и эпохи.
Восковые крылья, дайте силы!
За спиной - любовь, обман и похоть,
Жадность слабых и жестокость сильных.

Дайте боли, чтобы не смеяться
Полупринцу и полупаяцу.
Дайте, дайте крылья всем безумцам -
Старикам и юношам безусым!

Не тоскуй, Офелия, за тенью.
В зеркале никто не отразился.
В зеркале, душе и сердце - темень.
Твой Икар с тобою не простился.

Помяни, Офелия, незрячих
И прозревших века постояльцев.
Приложи к губам своим молящим
Детские беспомощные пальцы.

Улыбнись улыбкою нетленной,
Может быть, я шепот твой услышу…
Ощетинясь порослью антенной,
Воют на Луну седые крыши.

Вечер

Вивальди, вечер, вечер, вечер.
Вечерний ветер, синий цвет.
Вечерний парк с картавой речью,
Оркестр, терасса, менуэт.
О, скрипачи-неандертальцы,
Неприхотливы и мудры.
По мановенью хрупких пальцев
Встают и рушатся миры.
Змеятся тени лип старинных,
И вечер на расправу скор
Он улыбается картинно,
И вводит в вену физраствор.
Аллея медленно темнеет,
И рвутся звуки на куски.
Я так себя в тот миг жалею,
Что зубы сводит от тоски.

***

За шпиль зацепилась, как знамя, багровая туча.
Ограда чугунного сада забилась в падучей.
А сад облетает ночами,
А листья - как черные метки.
Лишь ржавые клены
Вращают очами
Над нашей скамейкой.

***

вот и осень с ног до головы
в драпировке рваной синевы
вот и город полон вещих снов
то ли гомель то ли могилев
расплескалась слезная пора
легкая как жало топора
близкая как лезвие огня
осень-соня выпей из меня
влей свои туманы и дожди
бельма стекол в небо отведи
прилечу прощальным журавлем
то ли в гомель то ли в могилев
щепотью рассеянной золы
горькой как последнее курлы


***

Сдирают старые афиши -
Как будто кожу со стены.
Они кричат, а нам не слышно.
Мы тишиной обожжены.
И смотрим, смотрим мы на клены,
Разоблаченные до пят.
А листья кружат обреченно
И в лужах гаснут и шипят.


***


зрачком зеленым стылая вода
стекает по стеклу и словно лодки
несут меня попутки в никуда
сквозь приступы бензиновой чахотки -
сквозь метастазы пьяного вчера
вращая обезумевшею фарой
до донышка до самого утра
где ночь ломает руки санитарам -
и ловит хруст подопытной судьбы
отметки принимая за итоги
а время переставило столбы
и слепо курит сидя у дороги -
пока не стали явью миражи
принять оскал свинцового кастета
и чересчур удавшуюся жизнь
скомкать как надоевшую газету.

 

 ***


От горизонта до горизонта -
Треск раздираемого брезента.
Черными крыльями бьются зонты.
Аплодисменты!

Не уберечь от искуса небо,
От поцелуя - губы сухие.
Зрители хлопают осатанело
Пьяной стихии.

Хлопают, рвутся из рук, взлетают,
Брызгаются, в радуге пачкаются.
Не обращая внимания, хватаю
Первый попавшийся.

Но десять шагов - ни воды, ни ветра,
Как десять веков - ни любви, ни веры.
Кто без билета к бабьему лету?
Я без билета!

Я срываюсь с петель, прощая все,
Я захлебываюсь в форточке.

Желым глазом кричит, отчаявшись,
Светофор ночной.

***

Дорога скатертью лежит,
И в ожидании сюжета
Рукой несмелою пришит
К холсту зимы обрывок лета,

Где тощий дождик в глубине,
И кадр нерезкостью обижен.
А я в заплаканном окне
Ни света, ни тебя не вижу.

Но с глаз спадает пелена,
И с неба, призрачно и чисто
Грозит мне желтая луна
Куриной лапкой пацифиста.

***

Спит туманное созданье,
Городок-курорт.
В суматохе мелких зданий,
Зданий всех чинов и званий -
Каменный фурор!
Кипарисов тени-спицы
Пляшут на камнях,
А простуженная птица
Видит сон, ей сказка снится
О минувших днях.
Я там был в каком-то веке,
Вспомнить не хочу.
Дней отмеря мне в аптеке,
Подмигнул смешной аптекарь,
Старенький молчун.
Он как жрец решений мудрых,
Дремлет в этот час…

А в тайге морозным утром
Небо сахарною пудрой
Посыпает нас.

Улица

Это художник сошел с ума?
Это не лето и не зима.
А по холсту твоего лица
Скользкая мокрая улица.

За прегрешения извини,
За бесполезность
Снегов вчерашних.
Светятся праздничные огни,
Глупо таращась.
Пусть твой восторг и твоя печаль
Мною не поняты.
Мне бы с начала тебя начать -
Лунною
полночью.
Чтоб терпеливо, касаясь едва,
Неспешно, не вдруг подобрать слова.
На цыпочках донести в горсти -
Прости…

Мы в бесконечность верим свою,
Глупые дети.
Клин фонарей смотрит на юг -
Не улететь им.
Ты мое праздничное начало,
Ты моя умница.
Не разделяй же меня на части,
Улица!
Взгляд заблудился,
Причалив у пристаней
Рам золоченых.
В их глубине
Просыпается истина.
Эй, там, о чем вы!

Вам застилает глаза туман?
Это художник сошел с ума.


***

Вечер краски стирает.
Я стою у окна.
На рояле играет
Тишина, тишина.
Лето днем уходило,
Не прощаясь ни с кем.
Лето зеленью било
По зеленой тоске.
И с весельем безумным,
Стиснув солнца пятак,
Уходило так шумно,
И беспомощно так.
Заживающей раной
Нависает закат.
Завтра осень нагрянет -
Главный мой адвокат.
Прошлогодняя осень,
Наболевшая грусть.
В мокрый дождь меня бросит.
Ну и ладно. И пусть.

Ночной аэропорт. Южно-Сахалинск.

Тоскует пес в ночном аэропорте,
Где боги неудобно возлежат -
Хозяева породистых друзей,
Идей и места под луной.
Им дела нет, их рейс не отменен,
Хотя циклон под утро ожидаем.
Стекло витрин их сны не отражает,
И все не строится, не клеится сюжет,
Спросонья спутаны значения предметов.
Невмоготу обыденный вопрос,
И процедура поиска ответа
За процедурой осмысленья грез,
Им дела нет. А есть одни дела. Тела -
Глобальные, астральные, немые.
Размытые предутреннею мглой.
Щенячье тявканье им слух не прищемило.

А я не сплю.
И мой сурок со мной.


***

Перемена желаний — прыжок с насиженного шестка -
Вызывает привычное “почему” под пятым ребром.
Амплитуда крылатых качелей до одури высока,
И найдя невозможным транспорт, впрыгиваю на паром.

Но как часто случайность швыряет на дикие берега,
Где от прежних хозяев осталось совсем немного следов,
Где в песке увязает на камень поставленная нога,
И рубец от заката внимателен и багров.

Я внедряюсь, как штопор, сознанием в зыбкую эту явь,
Подгоняя под узость рамок выученные места,
И не хочется ни летать, ни мечтать, ни пускаться вплавь,
Потому что бессилие вещих снов очевидно так.

Что мне нравится? То, что я, из пристанища дураков,
Перебрался туда, где никто-ничего-никому…
Лишь любовь, как голодная сука, лишившаяся щенков,
Лижет руки, и преданна только мне одному.

 

Морские песни

1. блюз

Мы поедем к Марине, с утра собираясь неспешно
Под серебряный блюз, под Сантану и Питера Грина,
Если верить в приметы, а мы в них поверим, конечно,
Вдоль пылящих полей мы под вечер приедем к Марине.

У Марины под окнами щурятся дикие рыбы,
Померанцевый куст у дверей, как всегда — мандаринов,
Закрывая полнеба, платана зеленая глыба
Приглашает столу, где смеется хозяйка — Марина.

Где, скрываясь в колючей параболе веток ажурных,
Тонко лампа жужжит, окруженная роем героев.
Бесконечна как ночь, длится трапеза под абажуром,
Под дежурные тосты и шутки, под вздохи прибоя.

Истончит горизонт, лопнет тонкая ниточка чуда.
Занавески отдернет рассвет, и сощурясь привычно,
Заиграет пожаром на груде немытой посуды,
Кукарекнет три раза поставленным голосом зычным.

Ах, Марина, Марина! — лепечут морские глубины,
И вздыхают по линиям плеч, по русалочьим ласкам…
Мы поедем домой, вспоминая рыбачку Марину.
Будет блюз, словно бриз, так же солон, послушен и ласков.


2. у моря


Губы.
Голос скорбей - не в глазах.
Кровь поцелуев, черные корочки хлеба.
Тронная речь второпях не спасает от чувства
Либо вины, либо горечи нелюбви.
Розы у рта.
Волны от нёба до неба.
Птицы купаются в солнце -
Их черные крылья в крови.

Утро.
Туша соленой воды
Тужится, дышит. Ждет твоего приближенья.
Ты еще спишь, но уже
Ловишь гремучую смесь
Ветра, озона, взорванной плоти вина.
Я не причем, — я наблюдаю скольженье
Профиля, взгляда, ресниц,
Убежавших от странного сна.

Стой,
Липкий курортный роман!
Киномеханик сослепу рвет киноленту.
Бегство из собственных рамок
Подобно победе
Шахматной пешки, павшей у края доски.
Струйка песка по загорелой коленке
Тихо стекает в пропасть
Прибрежной тоски.


3. снегопад


Снегопад мотыльков.
Эти чуткие пальцы разлуки.
Эта кровная месть.
Эти моря разводы в крови.
Вроде нет ничего,
Что связало бы крылья и руки,
Но сквозит немотой
Беспощадная прихоть любви.

Задыхаться не смей,
Обращая глаза к недотроге,
В желатиновый плен силуэта вонзая копье,
Как нежданную блажь
Принимая ночные уроки
Сумасшествия губ
И недетских намеков ее.

Шелестят мотыльки.
Невесомо и неторопливо,
Огибая ошибки под жалобный шепот шагов,
Упорхнут — кто куда…
Это очень и очень тоскливо:
Наблюдать, как заносит тебя
Снегопад мотыльков.


4. сон  париса


Изнемогал Парис, рука дрожала,
Но плод был кислым и змеиным — жало.
Едва хрусталь был спутан со стеклом -
Край облака налился светом алым,
И по небу светило растеклось.

Без времени, без веры, без участья -
Янтарный свет прокуренного счастья -
Явился первый лучик ваших глаз,
Хмельной и абрикосовый отчасти.
Коснулся неба, чиркнул — и угас…

Весна ли брызгала дождями, бирюзою,
Иль август погромыхивал грозою -
С ленивою ухмылкой на лице
Глядела в ночь эпоха кайнозоя
Сквозь трещину
В кальцитовом яйце.

И не было ни смысла, ни сюжета,
А просто прихоть сонного поэта
Сплетала руки женщин и мужчин.
Не похоть, а волнительное чувство,
Не пошлость, а тончайшее искусство,
С любовью, как причиной всех причин.

Зрачок в зрачок — погасшее пространство -
Мы отвратительно играли в постоянство,
А шустрый мальчик факелом светил,
Некстати было детское упрямство,
И кто-то пьяный
В барабаны бил…

Две женщины любили одного.
Песок и море.
Больше ничего.

Он не был прорицателем, и юно
Перебирал ответы, словно струны,
И щурился от света, и молчал.
А волны бились,
Бились о причал.

И женщины, подставив щеки бризу,
Сушили слезы детского каприза,
И шелестели пальцы на ветру,
Струилась тень горячего карниза,
И пиво пенилось,
Как море поутру.


5. русалка


У тебя на ладошке — луга с тропинками неудач,
У тебя в каждой строчке — дожди и белые паруса,
А русалочьи волосы так струятся и так летят…
Будто нет ничего на земле, что могло бы что-либо изменить!

А попробуй исправить строки наставнической рукой -
На белесых ресницах и пыль, и теплый солнечный дым -
Превращаются в море, играя в прятки в твоих глазах.
И подсолнух смиренно стоит и честь тебе отдает…

Невозможное “если” уже положено под язык,
И не спрятать улыбку, молчу как рыба на льду.
Только свежий мотивчик порхает бабочкой в голове,
Да и жалко немного того, кто замуж тебя возьмет.


6. картинка


Этот масляный пейзаж на стене,
Где рыбацкая лазурь в глубине,
И две наши тени чуть в стороне,
Как две чайки на волне,

Солнце брызжет, словно белый налив,
И пьянит меня настойкой из слив,
И как в детство, я влезаю в залив,
Большеглаз я и соплив.

И биноклям подставляя корму,
Растворяется кораблик в дыму,
И рыбачка долго машет ему,
Непонятно лишь, кому.

Этот странный и уютный мирок
Как ладонь - горяч, как море - широк,
И манит как шоколадный пирог.
Не споткнуться б о порог.

Я ленив, но адекватен вполне.
При уме я, словно волк при Луне.
В этой гребаной любимой стране
Под картинкой на стене.


7. круиз

“Корабли сереют сквозь туман.
Моря блик сведет меня с ума…”

И.Сельвинский

Полет валькирий над волной,
И бездны холод подо мной -
И зной.
И хочешь - вверх,
И тянет - вниз.
Судьбы нелепейший каприз -
Круиз.

Четыре рюмки на столе.
И небо цвета божоле -
Налей!
Иллюминатор. А вдали
Гоняют чаек корабли -
Дали.

Так, смыслом поиграв едва,
Торчат, как в море острова -
Слова.
Не распознать их дым и мед.
(Но тот, кто в одиночку пьет -
Поймет).

Горчит дешевое вино.
Семь точек и тире одно -
На дно.
Где я, вне всякого себя,
Найду, немного пригубя -
Тебя.


***


Вокзальная песня

Ах, вокзальный запах “Шипра”
в сонных залах ожиданья,
Наши вечные ошибки,
и перронные терзанья,
Жадность жаркого вагона,
жалость близкого прощенья,
Глаз любимейших свеченье
над букетиком бегоний.
Вот где сутолока жизни
мельтешит в людском буране,
Ждет, жует, жаргонит зычно,
и насквозь тебя буравит!
Я примкну на срок короткий
к высшей общности вокзальной -
К чемоданам и коробкам,
к детям с грустными глазами.
Лишь когда тихонько тронет
полный пыли поезд ржавый,
Лишь, когда слезу уронишь,
я пойму, что уезжаю…


Ах, радость моя…

Пора собираться. Утреет.
Обуться. Наощупь. Умыться.
Песок под ресницами зреет,
А жемчуг дрожит на ресницах.
Ах, радость моя, мы могли бы,
Минуя овраг и болотце,
Послушать, как шепчутся рыбы
В глубоких и гулких колодцах.
Где эхо от сырости хрипнет,
И все невпопад, наудачу
То голосом старческим скрипнет,
То выпью болотной заплачет.
А в чаще, устав от рыбалки
И сказок дремучего деда,
На липовых лавках вповалку
Снегурочки спят до обеда.
Там ветер тихонько тачает
Кольчугу листвы заболевшей.
И в лужи с оранжевым чаем
Макает сухарики леший.
Ах, радость моя, мы могли бы…


Лесная песня

Ночь беременна рассветом,
птичьей паникой.
Дух лесной, алкаш отпетый,
баю-баеньки.
Отмотав свои дороги -
ленты мерные,
Воспарим, как полубоги,
полусмертные.

Не до дна — до самой сути
Доберемся через сутки.
И до горизонтов птичьих,
Чтоб продолжить и постичь их.

День похмельем изувечен,
белой скатертью.
Мы расплатимся - до встречи -
битой картою.
Как планеты, разбежимся
в бесконечности
На полгода, на полжизни -
на полвечности.

Пей до дна - до самой сути!
Разберемся через сутки,
Пей - чтоб горизонтов птичьих
Хоть под утро - но достичь нам.


***

Ты осталась в глубине лета.
Ты застыла на чужом фото,
В совершенстве своего тела,
Словно музыка - в немых нотах.

Нам послал господь одну встречу,
Аметистовой зари всполох.
Может, я тебя еще встречу,
Может, я тебя еще вспомню.

И во сне не закричу - где ты?
Буду лгать, и на себя злиться.
Белокрылая моя птица
Заблудилась в черноте лета.


Когда

Когда, разя одышкой самогонной,
Накатится разлука, как слеза -
Увижу сквозь мелькание вагонов
Твои потусторонние глаза

И вырву недописанные строфы
Из прошлого, как лист из дневника,
Отсрочив объясненья катастрофу
Натруженной рукою мясника.

Прощение, как шаг от края крыши,
Не заслужу - поймаю на лету.
И ничего не видя и не слыша
По городу на цыпочках пойду.

***

Ее Величество случайность
Вершит над нами суд дурной,
И не обходит стороной,
И улыбается печально.
 
Одним - дары, другим - утраты
И снова на круги своя
Все возвращается, а я
Люблю тебя.
И то отрадно.


***


Сквозь заросли зеленого огня,
В калитки, сквозняки из подворотен,
Дорожками раздавленных смородин
Три женщины уходят от меня.

Теряя очертания в дыму,
Они загадочно неторопливы,
Похожи на забытые мотивы
Ответов на зачем и почему.

И стоило ломать карандаши,
И горечью полынной упиваться,
Так тихо - без фуршетов и оваций -
Три прихоти подраненной души.

Три вечных Рима, стоптанных во сне.
Три песенки - взахлеб и нараспашку,
Три лепестка оборванной ромашки,
Три женщины. Они не снятся мне.

Их провожает пустоглазый дом,
Не верящий в процесса быстротечность.
Их силуэты впихивает вечность
В семейный - как положено - альбом.


Женское

Темно. Подушка словно плаха.
И птица говорун молчит.
(Но от затылка и до паха -
Стучит).

Ознобом бьет гусиный холод,
Качает на волнах кровать.
Ты слишком юн, и слишком холост.
(Не спать!)

Навзрыд из кривизны постельной,
Роняя жаркие следы,
Глотнуть как водки можжевельной -
Воды.

Ведь через полчаса не будет
Твоих потерь, моих побед.
Когда нас заживо обуглит
Рассвет.

Томская писаница

Река седая в оправе скал,
Где ребра сосен и неба просинь.
Художник место здесь отыскал.
На сером камне он высек профиль.
Оставил лица друзей, врагов,
И миг удачи в охоте вечной.
Богам доверил своих богов -
Луне и ветру, дороге млечной.
Как пыль клубится из-под копыт!
Гарпун сверкает каленым боком.
Охотник замер - олень убит,
И небо пляшет кровавым оком.
Ушел художник, шагнул в века,
В песок зыбучий туманной Леты,
Обет молчанья хранит река,
Ветра все свищут свои сонеты.
Голубоглаз он иль бородат,
Его потомки - в каком колене? -
Под этим камнем стоят, галдят,
И долго смотрят на бег олений.
 

Память

Заводится память-помощь
Как сломанный мотоцикл.
В шахтерском поселке полночь
Окрашена в антрацит.
Глаза ее — папиросы.
И, вызубрив свой урок,
Ржавеющие абрикосы
Шевелятся у дорог.
О, запахи невезенья,
Невиннейшего вполне,
Обиды, отравы - зелья,
Назначенного не мне.
О, лавочек черных влага
В углах переулков злых,
Частушечная отвага,
Нацеленная под дых!
Ведомые на закланье,
По тонкой канве ночей -
И колкая суть желаний,
И строгая спесь вещей, -
Сплетаются ненароком
В ленивый словесный цикл.
На вдохе - татуировка.
На выдохе - мотоцикл…


***

 

Мы будто ниже стали ростом,
Теряя нити берегов.
И осушать нам стало просто
Бокалы черных четвергов.
“…Мой друг, отчалив от столетья,
Беду не пустим на порог”.
Звоню, а в трубке – междометья,
И слов рассыпанный горох.
Не пропадать монете гнутой!
Декабрь, слезливый и больной,
Давай, отсчитывай минуты
Над захлебнувшейся страной.
Тащи стихи и мандарины,
Глуши коньяк, печаль глуша -
Твоя тоска неизъяснима,
Темна, как русская душа.
Брести на ощупь, сплющив веки,
Плюя на дышло января…
И вдруг застыть в прошедшем веке
Как мушка в пальцах янтаря.


Качество

И не то чтобы совсем трали-вали.
Так, вивальди, пара скрипочек и кларнет,
Но ресницы у нее подрагивали,
Не то да говорили мне, не то нет.
В дверь, как вор, заглядывал Калиостро,
И посмеивался, и тросточкой помахивал.
(Нам сперва казалось, что плавать - просто),
Но кларнет сосредоточиться не давал.
Если б чары твои разрушил дурацкий случай,
Сквозь белесые пальцы молитвы творя печать…
Ни хрена. Маэстро в неведении, что же лучше -
То ли в музыке плавать, то ли фокусничать.
А вообще все так здорово складывалось,
И скучало полдня в чулане, в бумажном своем гробу.
И, осмыслив иллюзию, пламенем вырывалось,
Разрушая в секунды все правила и все табу.
Жми гашетку, морскую врубай сирену!
Вам бы вот что понять, крылатые мои мужики:
Настроение белых крыс, выскакивающих на арену,
Не от корма зависит, а от качества музыки.

***

едем мы еще не зная ни приличий ни имен
водружая наше знамя в гущу сахарных знамен
рассыпаются картишки по коленкам мелюзги
худосочные воришки воробьиные мозги
как легко им жить на свете в птичьих стаях и говне
нарисованные дети вниз сбегают по стене
отражает отрешенно окон синяя слюда
как везут умалишенных в никуда из никуда


Звенигород

А городок был влажен и вальяжен -
Не слишком трезв, да впрочем и не пьян.
И, сумерками густо напомажен,
Блестел, как старомодный бонвиван.
Там шастали ушастые подростки
По краешку прокуренных дорог,
И золотой туман на перекрестках
Покорно остывал у пыльных ног.
И улиц неопознанные стражи
В своей мычащей бледной немоте
Внимали им, и плакали, и даже
Арбузами грозили в темноте.
И ночь рвалась, как черная бумага,
Когда, со всеми перейдя на ты,
Они валялись в пустоте оврага
Под бременем любви и красоты.
А в небе над храпящим переулком,
Расплескивая розовый рассвет,
Кружились, словно дети на прогулке,
Зеленые бубенчики планет.

***

В городе пахнет сеном,
Солнце за крыши село -
Замер осколок неба
В тонкой оправе крыш.
Слышно, как скачет вечер,
Он - запоздалый кучер,
Хочет на землю вылить
Неба ночную тишь.
 

Все кончается

Все кончается осенью.
В безнадежном отчаянье
Режет небо над просекой
Профиль птицы испуганной.
Мы друг друга не бросили -
Заблудились нечаянно
В разговорах, в молчании,
В ожидании осени.

Продираясь сквозь заросли
Из вопросов и завистей,
Мы как дети надеялись
На лекарство от взрослости,
Но куда б не бежали мы -
С желатиновой жалостью
Эта осень глядела в нас,
Застилала нам простыни.

И сгорали попутчики
В жадном пламени случаев
На пожарах рябиновых
Полюбив нелюбимое.
И грешили неистово.
А она с укоризною
Осеняла нас маревом
И дыханием марлевым.

Ни черта не сбылось у нас.
Шея грезит веревкою.
Мы одни среди осени
На подушках зареванных.
Твое имя не вычертить
Птичьим перышком с проседью.
Кто-то небо все вычерпал -
Все кончается с осенью.


***


Тревога разливается рекой.
Дышать легко, но воздух так тяжел…
А думалось, не наш сентябрь пришел,
Нечаянный, незрячий, не такой.
Не срифмовалась встреча. Ну и что ж.
Шевелит вечер мусорную мысль,
Что голос твой не выдумка - а смысл.
И шепот входит в ухо, словно нож.

Не вымолвить банальное - за что?
Любовь не прилипает к палачу.
Красавица, богиня. Я шучу.
Вы мне никто.
И я для вас никто


***


Шуршат никчемные слова
Дождем по крыше -
Моя больная голова
Не хочет слышать.
За путеводной глухотой
Пойду в те дали,
Где реки талою бедой
В меня впадали.
Где полустанки тишины
Войной чреваты,
И горло маленькой войны
Забито ватой.
И стон, и грусть, и память стен
В чуть слышной ноте,
И ожиданье перемен
На личном фронте.
И недоступна суть вещей,
И черен вторник.
По кухням бродит запах щей,
Как пьяный дворник.
Я, на ногах держась едва,
Встречаю вечер.
И мягко падают слова
Ко мне на плечи.
И мягко падает листва,
Ветвям наскучив…
Усни, больная голова,
Так будет лучше


***


Встает ленивая заря.
В урочный час
На перепелку глухаря
положен глаз.
Заключена война миров
В котомку сна.
И приговор всегда суров,
Как тишина.
В нечеловеческий рассвет
Упершись лбом,
Мы не поймем, что смерти нет.
Что все - потом.
Потом, споткнувшись невзначай,
Упустим нить,
Проснемся, и заварим чай.
И - будем жить.


***


На обед у меня снег
Бред
Перепелкины крылья
Брусничный морс
Словари на двадцатых страницах где пыль
Тлен
И адажио (медленно тихо) сползает с листа
И минутная стрелка как скальпель
И вот
Я сажусь за рояль
В переулках страниц я слышу заснеженный шепот
Играю без нот
Я играю без звуков шагающих слов
Без твоей упреждающей вечной ухмылки
Прости

Научили меня и манерам и светским ублюдочным рифмам
Скоро вечность зашторит глаза
И бифштексы вслепую я стану накалывать вилкой
Как бабочек в детстве
Под ворчание бабушки под абрикосовым древом
Дышашим в пыльное небо
Эти юга
Эти как бы неспешные речи и теплые взгляды провинциалов
Все позволительно всем если греет огонь доброты
Так загадаем желанье под стук переспелых плодов
Каждый раз возвращаясь к столу
По сугробам иллюзий.


Городское лето

Девчонка резала арбуз,
И лето плавило прохожих -
Как пот, соленое на вкус,
На ощупь жаркое, как кожа.
Арбуз крошился и хрустел!
И дня критическую массу
Переполняла масса тел,
Кривясь в пластмассовой гримасе.
А лето пело с ноты ля,
И жгло ладошку чашкой чая.
Ему молились тополя,
Бензопилы не замечая.
И город тихо подвывал,
Давясь повидлом пьесы летней,
И вписывал меня в овал
Своей любви тысячелетней.


Грибной суп

Нужно завести будильник на время,
Когда все краски утра одинаково серые.
Нужно поставить высокие резиновые сапоги у порога.
Нужно залить в термос крепкий сладкий чай, и не гнушаться консервами,
Если лень на двоих бутерброды готовить, рассчитывая на продолжительную дорогу.
А потом мы вляпаемся в зеленую тишину.
И заблудимся тут же, как дети,
Дурачась и громко аукая.
Доедая консервированную ветчину,
Мы похвалим погоду.
И природу,
С ее непривычными сочными звуками.
Будем палкой росу сшибать с трав,
Будем желуди грызть,
Изумрудную почту травинок вытаскивая.
Разомкнем сорок тонких колец
Незнакомых дубрав,
Где под каждым шершавым стволом
Можно стать мудрецом,
В темной кроне просветы высматривая.
И грибы будут шагать – след в след.
И, глазами к глазам человечков лесных
Припадем с тихим шепотом трепетным,
Наготове держа, как трамвайный билет
Острый довод ножа,
Предъявляя немым контролерам его,
Как вещдок свежеподнятый.
И вернемся, победно сверкая белками,
И тяжелые ведра поставим у входа.
Портянки просушим.
И с такой неохотой усядемся резать, кромсать,
И червей беспокоить дурацкими пустяками,
Так что вдруг замолчим,
И будем минут восемнадцать молчание слушать.
А потом ты заплачешь так странно и вроде бы невсерьез.
И спина в палисаднике будет маячить.
Ты что-то отыщешь в траве.
Я сварю только к вечеру суп, не зная рецепта от слез.
Этот день будем помнить неделю,
А может быть, две.

***

Прогноз обещает падение нравов,
Столбов, пешеходов, осадков.
Синоптикам — браво! Синоптики — правы.
И снова — не целясь — в десятку!

Бреду как в бреду сквозь ночные кошмары,
Надвинув ушанку на брови.
И слева, и справа — влюбленные пары.
В Вероне кого-то хоронят.

Стеклянная птица под утро мне снится.
Февраль восседает на троне.
(Со мной никогда ничего не случится!)
Кого-то хоронят в Вероне.

Как дети мудры. Но природа хитрее…
Оркестр и цветы на перроне.
Сюжет так банален, что не устареет —
В Вероне кого-то хоронят!

Принцесса не плачет, не курит, не спит,
С балкона кого-то торопит.
Ни звука в ответ, только ветер свистит —
Кого-то хоронят в Вероне.

Пойдем, моя девочка — падает снег,
Ты долго не стой на балконе.
Ты слишком юна, чтобы помнить о тех,
Кого позабыли в Вероне.

***

И вдруг возникает ветер
Из веток, из ничего.
Печальнее всех на свете
Нездешний мотив его.
Недолго зиме кружиться,
Бесславна ее тщета.
Еще не упали птицы,
И трубы еще у рта.
И, мерзлый лаская локон,
Блестит как слюда каток,
И бледные лица окон
Направлены на восток.
И тужатся вспомнить лето
Уснувшие косари.
И тоненько плачет где-то
Ребеночек Розмари.


***

Я не люблю зиму.
За холодов силу.
За искореженные лица
Столицы.

Опеленал город
Рваным бинтом холод.
Сто белых дней длится
Больница.

Молчит ночной зуммер
Мой телефон умер
Горстью монет в кармане
Помянем.

Дай хоть воды, что ли.
Ты мне сестра - или?
Не до утра ж молиться.
Не спиться б.


Снег печальный

Мы отдаемся власти чуда,
Под телевизор засыпая.
Атавистической причудой
Снежинки к стеклам прилипают.
На майской зелени тревожной
Их белый траур повивальный.
И сумасшедший, невозможный -
Твой смех
Обвальный.

Начав иное исчисленье
Смешной попыткой стать послушным,
Уткнусь, как мальчик простодушный,
В твои колени.
Движеньем пальцев обручальных
Лицо ты вылепишь похожим,
Но в комбинации случайной -
Твой смех прощальный.

Прощаю за свое молчанье,
За слез и сказок непохожесть,
Ожогом прикасаясь к коже,
Как снег печальный.
Ведь повстречать тебя не чаял,
И потерять не думал, даже
Когда мне чудился ночами
Твой смех продажный.

***

Звенят ледышки тополей
В тоннелях ветренных аллей.
Блестит земная параллель -
Ночная трасса.
По ней вразвалочку идет
Заиндевевший старый год,
Отсыпав из мешка забот
Разнообразных.

Вчерашний лед еще в груди,
А на ключе: не уходи!
Как сделать, чтобы впереди
Теплее было?
Я, засучивши рукава,
Рублю смолистые слова,
Чтоб печь моя была жива
И не чадила.


***

Играли пьесу на снегу,
Как в жизнь, играючи, играли,
Без оглушительной морали,
И умирали на снегу,
И снегом щеки оттирали.

Сквозь нас шагали декабри,
Треща морозом новой эры,
И над заснеженным партером
Скрипели сосны — фонари,
Внимая юному Мольеру.

А он парил, Икар зимы,
Слегка касаясь рамок правил,
И публикой бескрылой правил…
А публикою были мы.

 
***

А чья это драма с утра — вопросительный остров?
Бумажный кораблик, отбившись от стаи, в дурную погоду,
Счастливо примерз к декабрю,
И под флагом
сопливой свободы
Торчит изо льда, улыбается краешком острым.

А чья это дочь — мимо дач, с синевой на ресницах?
Где утро едва расплескалось, сменило окраску сугробов,
Горячие пальцы светила вонзились в сосновые ребра,
Сквозь зубы забора играя в оконных глазницах.

Но ты не заметишь моих мизансцен на опушке.
Ты слишком послушная дичь, — выбирая одно голубое,
Летишь по лыжне,
— и подраненный лес ковыляет, как пес, за тобою.
И мне одиноко,
И день обещает быть скучным.


***

Во мне живут попеременно
Два цвета - карий и зеленый.
Две женщины. Два перышка.
Два камня.
Мелодии сливаются в одну.
Хватаясь за соломинки руками,
Тону.


***

он стих сочинял о лете
а в узеньком туалете
нашептывая молитву
она примеряла бритву
он в такт попадал отрыжкой
и целил пивною крышкой
от собственных рифм хмелея
в портретик хэмингуэя
 

***

Мой день — бирюза.
Среди кукол слепых
Бреду, натыкаясь на чьи-то причины.
Меня пожирает пучина толпы.
Я — чирей в коричневой пасти пучины.

А ты - вне меня.
Черно-белый четверг
Кружит над тобой
Обессилевшей птицей,
Бросается вниз, поднимается вверх,
Где солнце грохочет своей колесницей.

А ты - вне меня.
И в уютной тюрьме
Мой вечер висит простынею безвольной,
И к ночи грядущей одно на уме -
Прошу тебя, Господи,
Сделай мне больно.

Новогоднее

Пусть застрянет она, эта ночь,
В наших маленьких душах великих,
В наших странных друзьях многоликих,
У которых все шутки точь-в-точь
Повторяются попеременно,
Странно следуя стрелке минутной.
Бой часов, словно призрак уюта,
Волшебства атрибут непременный,
И шептанье за запертой дверью,
За которой гаданию верят
Две смущенных сестрички-девчонки
С конфетти на некрашеных челках.
Рассекречена детская блажь!
Ускользает значенье событий,
Новый год наступает, набычась,
Наплевать, что подслушали нас.
Аплодируйте - все нипочем!
Новый год - ах, какая условность!
Умных мыслей и слов невесомость -
Разберемся под утро во всем.
А пока мы поверим в обман,
И обнимем друг друга неловко
В масках зайца, медведя и волка,
И скользнем в полуночный туман.
А пока мы — веселый народ,
И над i не расставлены точки.
Мы - звено бесконечной цепочки:
Новый год – старый год – новый год.

Год

Снова год - как один день.
Снова день - как один миг.
Позабыть - это как тень.
Полюбить - это как крик.
Обезумев от всех бед,
Не поймешь, как тиха ночь.
Чуть помедли, уйми бег,
Погоди улетать прочь.
Запиши мне на свой счет
Недоверчивых губ тишь.
Твердолобый, слепой год,
Не цепляйся за край крыш.
Мне бы голову с плеч - в снег,
Да не в моде теперь бой,
Первый снег, первый у-спех,
Заберу его с со-бой.
Будем жить - а тебя нет.
Только город ночной пуст.
Помоги же понять мне,
Отчего горек твой вкус.

***

Разбудите меня предчувствием праздника.
Надоела слезливая исповедь февраля.
Выйду прочь, не заметив просящей ладони привратника -
Как беспечный матрос отчалившего корабля.
Темнота закружит, и подставив подножку на выходе
Ухмыльнется принцессой в пробирочной глубине.
Сон-травой сквозь меня прорастет и к берегу выползет
Одинокая черная тварь, родившаяся в вине.
Разбудите же, черти. Мне годы, как барышни,
Безразлично прощают наивные “почему”.
Я люблю вас до слез — и кисейных, и завтрашних,
На причалах, в покинутой памяти, как в дыму.
Что же хор онемел, и дети не дразнятся,
Рыбьим жиром наполнив стаканы свои, как глаза.
Где же праздники, я вас спрашиваю, где же праздники,
Где же водка и ветер, и сорванные голоса!

***

Из времени я делаю птиц -
Летящих, поющих, кувыркающихся.
Мои птицы не возвращаются.
Мои птицы.

Мой друг из времени делает вечность -
Она звенит как хрустальная нить,
На которой сушится наволочка, полная снов.
Мой друг, музыкант.

А сосед почти никогда не бывает дома.
Не пьет, зараза, в отличие от нас.
Ему улыбаются дети и собаки.
Он из времени делает деньги.
 

Плохое настроение
или корявый стих

А каблук ее левый пока еще цел, но хрупок.
И когда она вдруг оборачивается на шум,
То подмигивает ее аппетитный пупок
Двум парням, углубившимся в пиво и анашу.
Вот и я прицеливаюсь, безбрежной шурша газетой,
Вот и я, как снайпер в оптическую трубу,
Наблюдаю в упор за призраком женщины этой
Сквозь газету, как сквозь свернутую судьбу.
И ревнив и тревожен взор мой отяжелевший,
И дымятся руины фраз у стеклянной двери бистро,
Где сижу я с утра, после прожитого уцелевший,
Чуть раскачиваясь от мыслей, как пассажир в метро.
И ничто не изменит мою дислокацию, ибо
Затвердело, увы, понимание в моей голове,
Что настроение именно с головы, как и у рыбы
В холодильнике - при отключенном электричестве –
Портится.

 
Бессонница на двоих

Когда липким клейстером слов ты заново склеиваешь мой пейзаж,
А все мысли разваливаются, как карточный домик от сквозняка,
И хромая дорога, к обеду подтаяв, все тот же закладывает вираж,
Я нуждаюсь в глухой тишине курка, маячащего у виска.

Я нуждаюсь не в тонком движеньи сфер, а в отдыхе. Например -
От тупой прямизны звонков, от фраз, недожеванных со вчера,
От приятных манер, превентивных и не принятых мною мер,
Чтоб в пространство пригубленного ведра не всматриваться до утра.

Но как вор, в накрахмаленный двор ты скользнешь, почти не дыша.
Чернота на площадке вольется в тебя, а ты сольешься со мной.
И орать будет молча, в углу потолка, твоя раздвоенная душа,
Упиваясь своей любимой виной, как раненый - тишиной.

И тогда, под горячим софитом беспомощной нелюбви,
Мы вглядимся в партера тень, и, выпив святость свою до дна,
Наплюем на бинокли, на внешний мир, и даже на внешний вид,
Чтоб найти Ожидание Чувства мучительней Ожидания Сна.

птица моя

птица моя не спит так болеют дети
в доме моем тишина и одна стена
нет ничего печальней на этом свете
чем утекающая  из окна она
не залепить разрыв между сном и явью
в очереди не стою и не так пою
крылышки распустить и назваться блядью
что еще нужно для имиджа мать твою
что еще на десерт приготовил случай
средство от дурака выстрел наверняка
лучше не петь совсем и подохнуть лучше
чем захлебнуться однажды в чужих руках
ложь непроста увы и неаппетитна
как все болячки оканчивающиеся на ТИТ
я не держу удар я старею в титрах
птица моя прилетит и за все простит.


кассандра

на паперти ночного перекрестка
она стоит и в этом вся загвоздка
и под полой простого кимоно
таит свое предчувствие
оно
тревожное саднящее как рана
мне кажется ее зовут
диана
цветная строчка серого руна
мне кажется она всегда одна
голодная с прозрачными руками
веками не приученная ждать
пренебрегая нами стариками
молчать с небес и этим побеждать
но что то очень долго не светает
она летит летит не улетает
грохочут подоконников спирали
прохожие красивы как рояли
и крепко закусивши удила
несут во тьму крылатые тела
уходит ночь в воронку над страной
со свистом будто воздух из скафандра
я знаю что ее зовут кассандра
я знаю что она всегда со мной.


***

“…все бежит оно и бежит
и струится на нас с небес.”


Слоняюсь в виде непрощенном
В закатном молоке сгущенном,
Где два дождя, пересекаясь,
Летят в соцветья площадей -
Один зеленый, пахнет чаем,
И словно песня, нескончаем,
Он любит женщин и детей.
Другой мне руки холодит,
И черным знаменем пугает,
Как неизбежность, настигает -
Невидим, дерзок и сердит.
И в перекрестье двух потоков
Я вижу всю неправоту
Любимых лиц, и слов, и окон.
И выбираю черноту.


***


плоский день и бездонные сумерки
мы с тобой далеко далеко
улетели скорей всего умерли
не допив молоко молоко
наших теней первичные признаки
еще дышат печалью полны
а ключицы прозрачны и призрачны
а глаза зелены зелены
в них остыли метели и вот теперь
посреди снеговой кутерьмы
посвящаем друг другу то оттепель
то карболовый запах зимы
птицы наши болеют и молятся
чуть следя за движеньями рук
и стаканы холодные колятся
в раскаленных ладонях разлук.


заточу тебя

не иначе как в холода в полночь
приобщив к ночи тонких губ слепок
проведу тебя через всю площадь
проведу с тобой семь веков млечных
проведу в тебя семь колец линий
наведу тебе семь границ меры
по которым ввысь журавлей клинья
по которым внутрь семь глотков веры
заточу тебя станет мир пресен
если ты вокруг все не так важно
в купола дождей и слова песен
заточу в себя словно в жизнь в башню

Чего еще?

Чего еще ждать от тебя
В пространстве сгорающей рощи,
В чертогах отчетливых истин,
Где вместе становится проще,
На вкус (или реже - на ощупь),
Друг друга давно не любя?

Чего еще ждать от меня?
Копья, перебитого в драке,
Тревожного взгляда собаки,
С боязнью людей и огня.
Я здесь, но уж нету меня.

Чего же мне ждать от тебя?
Заучена жизни тетрадка.
Я выпил тебя без остатка.
Печальный бокал пригубя,
Я выпил как море, тебя.

***  

На острие разлуки -
Волосы, губы, руки.
Дни, километры, годы,
Тонны плохой погоды.
Походя бритвой вжикнет -
Линия лживой жизни.
Сдавит слезами в ванне -
Пена непониманья.
Только однажды утром,
Средь суеты и быта,
Встанешь, седой и мудрый,
Скажешь: ушло. Забыто.


Я встречу вас

Над мирозданьем, впавшим в кому,
Бесплотной тенью воспарю -
Над тем, что с детства мне знакомо
По букварю.
И встречу Вас как неизбежность
Ночной сиреневой луны,
Что так безбожно и небрежно
Листает сны.
Рассвет, и пальцы в шоколаде,
Окно в вуали голубой...
И вдруг замечу, что в разладе
С самим собой.
И все былое так упруго,
Так невозвратно, как аванс.
Назло всем вьюгам и супругам -
Я встречу Вас.
 

Ненавижу!

Я ненавижу этот дождь.
Когда ты без зонта,
Одна по улице идешь,
Не слыша ни черта.
И смотришь снова не туда,
И мимо - каждый шаг.
И вся вселенская вода
Шумит в твоих ушах!


Послевкусие любви

Имбирным пивом переполнен,
Бокал скользнет из влажных рук.
И повторится ровно в полночь
Прогноз погоды и разлук.

Она сразит на перекрестке
Трамвайным перечнем основ,
Музейным прахом на подмостках,
Где вместо нот смешенье снов.

Живи, скажу! Но не услышит.
Пуста планета как постель.
По нашим судьбам как по крышам,
Гуляют поезда недель.

От понедельников скрываясь,
Их колдовство останови!
Себе оставив пыль трамваев
Как послевкусие любви.
 

Тоска


Возьму за горло тебя, тоску,
И отпущу. (Только ты налей).
Тоску, готовящуюся к броску.
Тоску, зеленую до соплей.
И пыль дорожная позади,
И жажда жизни, и плен удач.
Тоска, а знаешь, не уходи,
Хоть я заложник, а ты - палач.
Я угощаю тебя борщем,
Я сочиняю тебе стишок.
Тоска, а знаешь, налей еще.
Давай по маленькой, и - посошок.
Потом, у пристани, не обниму,
А так, оставлю с веслом в руке.
Возьму приплывшую ко мне Муму,
И возвращусь - допивать в тоске.


***

Дюны времени растут вверх.
И царапает в груди злость,
Как проснувшийся больной зверь:
Я не врач тебе.
И не гость.
Детских вымыслов твоих хлам.
Над которыми - надежд взвесь.
Ну и что с того, что ты - там.
Ну и что с того, что я - здесь.
Неслучайностей набор прост.
Как игрушечно скучна жизнь:
Помани меня, потом - брось.
Соблазни меня, потом - брысь!
Эх, продамся ни за грош - что ж…
Под прицелами восьми лун
Смотрят куры на тупой нож,
И купаются в пыли дюн.


***

“Все будет хорошо”
(народная глупость)

По коврам, по утренней пустыне
Ты несешь обиду как святыню,
Поливаешь теплою водой:
- Прорастай, расти, моя малютка,
Становись не драмой - просто шуткой,
Старым анекдотом с бородой…
Но в колодец трубки отвечая,
Отодвинь подальше чашку чая,
И беды не трогай порошок.
Девочка с улыбкой угловатой,
Не ищи - не будет виноватых.
Ничего не будет хорошо.


***


время наших сношений полураспада
протекает неровно и нервно
сквозь лепной потолок прокопченного ада
где условия быта прескверны
размыкаются рты
рассыпаются урны
мы амурами заняты прочно
замурованной парой под грохот бравурный
ежеутренне и еженощно
кровоток кровостук как ворюга по крыше
то затихнет то ахнет неловко
и за жабры держа поднимают нас выше
может крылья а может веревка


***


я открыт
все во мне открыто
как младенец перед корытом
под лопаткой немного жмет

под душою
шуршит страничка
птичка зяблик скорей синичка
а в паху удивленный мед

почитай мне
я весь простужен
лишь блядям да детишкам нужен
и таксисту после пяти

ну давай
верещит будильник
унитаз ванна холодильник
ты поймай меня
и прости.

Считалочка 

Кто
Там
В пирожке
В теплой маленькой руке
В сладком-сладком глубоке
Кто
Там
За стеной
Недостроил мир иной
Хоть счастливый, но больной
Кто
Там
На коне
Пляшет в синей тишине
В пятом сне
Еще во мне
Кто
Там
На краю
Допивает жизнь свою
Это я
С тобой играю
Это я
Тебе пою
Воскресаю - умираю
Отбираю - отдаю.
Only you.


***


Лейла Лейла
благоговея
по галактикам
и тавернам
ветры мечутся и звереют
отзовись заклинают Лейла
кимоно задрожит в агонии
ты лукавая и раскосая
и восточнее чем япония
и пронзительно абрикосова
почему же я мучусь мальчиком
ну ни адреса ни имейла
как барашек под колокольчиком
Лейла
Лейла


***

Лети мой сон осточертелый
Сжирающий не душу – тело
Лети в тот самый черный дом
Откуда я ушел с трудом
Ополосни своей водицей
Медузу скользкую девицу
Не дай ей высохнуть сгореть
Но лишь под утро умереть
И я с наполненным стаканом
Войду и встану истуканом
А что там дальше слезы мясо
Кровать с провалами матраса
И холода на сердце груз
Храни господь нас от медуз.


***

я ей ставлю вивальди и грига
раскрываю ей душу как книгу
чемодан достаю трюфелей
с кофейком – было чтоб веселей
а она потерев переносицу
к незабудкам своим переносится
разбивая мою околесицу
о колено девятого месяца

***

я пил а она молчала
и я начинал сначала
о праздниках и работе
о черной как ночь субботе
о русском патриотизме
о сексе и магнетизме.
ломались галактик связи
холопы стремились в князи
и грохот стоял пуантов
от танца официанта.

*** 

Как поезд в аварийном торможении,
Еще летит, не зная ни о чем,
И верит в бесконечное движение,
И с пьяным машинистом обручен -
Я прозреваю безнадежно поздно.
Шучу, молчу,
стараюсь быть серьезным.
И оправданье каждый раз ищу.
И признаваться в этом не хочу,
Не в силах убежать от наваждения,
И разорвать невидимую сеть…

Когда я полюблю другую женщину,
Я буду падать, но еще - лететь.


Забудем о грустном

Забудем на время о грустном, о вечном забудем.
Войдем в электричку, на станцию Лето прибудем,
Проникнем чудеснейшим образом в сказку, как в чащу,
Где черное озеро спит у березы молчащей,
И жжет бересту моих писем печальная дева,
И лошадь старательно учит, где право, где лево.
Минуя овраги невзгод и холмы невезенья,
Где странные тени мелькают, как ветви оленьи,
В полянах, как боги, на клевере диком возляжем,
И шепотом детские тайны полянам расскажем.
А вечером жаркое пламя забьется как птица,
И золотом выкрасит нашу одежду, и лица.
И будут слова неуместны, а сны — неуемны
Как новые новости птичьи, щедры и бездомны.
Наутро следы — будто влажная строчка в тетради…
Войдем в электричку, и вечность захлопнется сзади.


* * *

Ваше мнение?

 

 

Hosted by uCoz