Год
2004
Новые
поступления
ежовый
стишок
склеились осколки
раненой зимы,
ежика у елки
приютили мы.
сто кривых дорожек,
ровных пять дорог
пробежал наш ежик,
только занемог.
смотрит он сироткой
в заоконный
лед.
не глотает водку,
вермута не пьет.
наши уговоры -
ломаный пятак.
будет все не скоро,
будет все ништяк.
вкатится под елку
спелая луна,
с хвойною метелкой
сказочного сна,
прибегут вприпрыжку
яблоки с халвой.
ты не хнычь, братишка,
ты
ж еще живой,
теплый, не колючий,
фиг таких найдешь
-
ты ведь самый лучший,
самый в мире еж!
серая метель
серостью, изнанкой, дымной серой -
город завалило чем-то скверным,
скверы, антикварные таверны,
вросшие по горло в перекрестки,
в серые тревожные подмостки.
скальды, трубадуры, оссианы -
вниз и влево, в поисках нирваны
так небесталанны, так желанны,
в гулкие вползая переходы,
кашляют и злятся на погоду.
хроники соврут про них, незрячих,
зря соврут в вечерних передачах,
в новостях и выпусках горячих,
радуясь карманному инферно
радостью попсовой и фанерной.
свалит серость древние устои,
сыростью наполнив шапито и
штатное бесплатное застолье,
звонкие серебряные фляги,
и глаза подопытной дворняги.
Античное
Сняв
отпечатки снов с пальцев садовых лилий,
Лиц молодых рабынь, их ночей безумных,
В море с утра плещется старший Плиний,
Тихо сопит, как ребенок, старик Везувий.
Жалок ли тот, кто себе три цены назначив,
Пьет за победу, даже дыша на ладан.
Дети кричат - к праздникам, не иначе?
Август кончается. Пасмурно. Геркуланум.
***
такая осень, блин, настала,
что пушкин спрыгнул с
пьедестала,
споткнулся, гулкий и зеленый,
и зашагал по малой бронной.
ступал он очень аккуратно,
до патриарших – и обратно,
не поднимая грустных глаз,
все понимая, больше нас.
кривые
вiршi
то березень прасуе бiлизну,
i дивиться впiвока - не до жарту,
как в негостеприимную страну
ползут мосты, отчаянно и жадно.
i пiвнiчнi сусiди
не збагнуть
дитячого натхнення i турботи,
аукая в прокуренную муть
антрактов, между актами работы.
мiй березень, дитина,
мандрiвник,
iде собi неквапними стежками,
ссыпая мне синиц за воротник
березовыми белыми руками.
февраль
ты надоевший враль,
расстрига, зверь, февраль,
прикаянный и винный,
закрученный в спираль
вселенскою тоской.
как пирсинг городской –
мосты и подмостырье
над девочкой-рекой.
мути мою страну,
крути свою струну,
глотай горелый ветер,
дурман и белену.
кроша зимы батон
на уличный бетон,
услышь мои два слова,
как лазарь, выйди вон.
***
употребив тяжелые напитки,
спускаюсь в переулок, где лежат
твои слова, оформленные в слитки,
и вечер между стенами зажат,
и в памяти раздавленной
шкатулке
бормочет жизнерадостный Жобим,
и затихает эхо в
переулке:
свободен, независим, нелюбим.
***
фцуку
Когда кривляется стезя
Сходя на нет, как пыльный график,
Когда не выдохнуть нельзя
Успокоительное «на фиг»,
Когда шибает в глаз тоска
И ломом лупит по затылку,
И пальцем крутит у виска,
И за бутылкой льет бутылку,
Тогда... а впрочем, каждый раз,
Беря с поличным лень и скуку,
Да их собратьев, сплин и сглаз,
Мы призываем призрак Фцука.
Из мятых всенощных хламид,
Подвальных запахов разящих,
Он, круглощек и знаменит,
Явит нам взор очей горящих.
Паря, как демон, над
страной,
Над повседневностью унылой,
Он нам укажет путь иной,
И в ночь умчится. Милый, милый...
Оптимистический блюз
по
заказу майора пронина
Теребя жестяное кольцо.
У меня холостая квартира
И довольное жизнью лицо,
У меня свои взгляды на пьянку,
Как на опыт веселой тоски.
Вот опять запотевшая банка
Принимает усилье руки,
Вот шевелятся пальцы неспешно,
Дефлорируя плоть тишины,
С тонким хрустом судьбы, и конечно
С тонким привкусом чьей-то вины.
В эту жалкую баночку пива
Без усилия воли влюблюсь.
Будет пениться неторопливо
Самый пьяный предутренний блюз .
***